В Ленинграде – тихо. Это так удивительно и хорошо, что даже не верится. Хочется смеяться и плакать от радости одновременно и обязательно сделать что-нибудь хорошее.

     А еще совсем недавно, ночью 22 января, на улицы города ложились снаряды, каждые 15 минут обстреливая тот или иной квадрат. А еще ночью стреляли только тяжелыми фугасными: люди спали за толстыми стенами своих домов, и чтобы убить их, надо было вломиться в их дом.

      Еще вчера, позавчера люди знали: врага громят, гонят. Уже взяты нашими войсками Красное Село, Стрельна, Ропша – места, откуда враг особенно яростно и жестоко обстреливал Ленинград. И напоследок эти злобные завтрашние мертвецы старались тупо сделать больно побеждающему городу. 

       А сегодня в Ленинграде – тихо. По солнечной стороне, которая «особенно опасна во время артобстрела», гуляют дети. Вы понимаете? Впервые за 900 дней детишки могут гулять по солнечной стороне! Люди никогда не думали, что это такое счастье - возвращение  к нормальной обычной жизни. Каждая мелочь этого возвращения радует: она тоже оттуда, из Победы.

       Возвратили на старые места трамвайные остановки, перенесенные из-за обстрелов. Мелочь? Да что вы! Ведь это значит, что сюда, на пристрелянную остановку, никогда больше не ударит ненавистный фашистский снаряд. Это значит, что под Ленинградом нет врага, нет бло-ка-ды!

      И вот уже пожилой мужчина с горячим упреком говорит двум бранящимся при посадке в трамвай женщинам: «Гражданочки! Вы что? Вы же со старой остановки в трамвай садитесь, а ругаетесь».

Распахнута настежь дверь кинотеатра «Октябрь», и люди, гордо подняв головы, входят через парадный вход. Они заслужили это. 

       Что самое потрясающее в ленинградцах? Это то, что они не изменили себе. Что там кинотеатр «Октябрь»! Работали театры, шли спектакли. Правда, в зале  было минус 120С, и актеры  были в телогрейках, а оперные певцы  сокращали арии, но в Мариинке «давали» «Князя Игоря», «Евгения Онегина и «Пиковую даму». 

       И даже 70 лет спустя, глядя на сегодня из нашего сытого благополучия, мы  не в состоянии  до конца понять все  величие подвига блокадного Ленинграда.  Фашисты бомбили город, а в филармонии ленинградцы слушали Девятую симфонию великого немца Бетховена. Она носила название  «Ода радости» .  Нет, такой народ невозможно  сломить!

       На снегу  около Публичной библиотеки  молодой человек  с автоматом  за спиной, широко расставив ноги, выводил кистью на плакате: «Русский народ никогда не будет стоять на коленях».

        Библиотеки работали. Света не было  - горели свечи. Обессиленные библиотекари   дышали на бесчувственные пальцы и читали десятку замерших и не мыслящих себя без книг ленинградцев строки  знаменитой  землячки А.Ахматовой:

      И слово свое ленинградцы  сдержали.  Они победили. 

      И вот только теперь, когда в городе стало тихо, люди стали понимать, какой они жизнью жили все эти 30 месяцев блокады. Жили. Выжили и победили!

      Сегодня, 27 января 1944 года, пятый день тишины в городе. По городу носится смутное и радостное: «Вы слышали? Говорят, сегодня вечером будет салют».  

На Невском и Литейном девушки из ПВО разбирают весь день дзоты – бе-

зобразные ящики с землей, закрывающие витрины. Они больше не нужны. Победа!

       Еще везут за веревку саночки или фанеру с завернутым в картон или мешковину длинным худым свертком. Все знают, что это такое. Но радость выше горя.

       На Малой Садовой толпа, человек пятьдесят. Задние напирают на передних, всем хочется узнать, в чем дело? А узнав, счастливо хохочут и показывают руками на обычную шестиэтажку: в окне третьего этажа двое живых,  бледных, истощенных детишек показывают прохожим кудлатого, тощего рыжего… кота. Живого! Это, наверное, единственный, оставшийся в живых, ленинградский кот. Остальных съели. Все счастливы, как дети. Смеются и плачут.

       А к восьми вечера все, кто мог, вышли, выползли, шатаясь и поддерживая друг друга, на улицы. Как только голос диктора объявил: «Слушайте важное сообщение из Ленинграда», люди столпились у репродукторов. Нетерпеливо спрашивали друг у друга, сколько осталось ждать. Трамваи останавливались, и пассажиры высыпали на улицу. Никто не шумел, не кричал. Воцарилось благоговейное молчание. Диктор, отчеканивая каждое слово, зачитал окончание приказа: «Граждане Ленинграда!  Мужественные и стойкие ленинградцы! Вместе с войсками Ленинградского фронта вы отстояли наш родной город. Своим героическим трудом и стальной выдержкой, преодолевая все трудности и мучения блокады, вы ковали оружие победы над врагом, отдавая для дела победы все свои силы.

       От имени войск Ленинградского фронта поздравляю вас со знаменательным днем великой победы под Ленинградом!» И как только диктор произнес эти последние слова, одна женщина крикнула: «Ура! Товарищи!» Все закричали: «Ура!» И тотчас же грянули все 342 орудия, и тотчас же в мглистое небо взвились тысячи ракет. Это был торжественный салют и фейерверк. Приказом Ставки в честь освобождения от блокады Ленинграду было представлено уникальное право: произвести салют. Это было единственное исключение. Все прочие салюты производились только в Москве.

       Город осветился тысячью разноцветных огней. И вдруг все увидели, как он прекрасен, спасенный ими город. В пробоинах, в слепых, забитых фанерой окнах, израненный, грозный, великолепный Ленинград. И в этом праздничном громе салюта люди почувствовали, что нет ничего дороже этого города, где столько мук пришлось принять и испытать счастье победы в этот вечер 27 января.

       Незнакомые люди обнимали друг друга,  у всех в глазах светились слезы. Одна старушка теребила за рукав то одного, то другого и спрашивала: 

       - Ну, а на Большой-то земле слышат, как мы радуемся? В России-то, на Большой земле, слышно сейчас? 

И словно в ответ ей из репродуктора донеслось: 

     Казахский акын – поэт –Джамбул выразил тогда настроение всех советских людей. И ленинградцы знали: на Большой земле их слышат и радуются так же, как горевали вместе с ними в дни бедствий.

     С неиссякаемым чувством благодарности говорят на улицах ленинградцы о Красной Армии, которая сейчас уже далеко от Ленинграда. Наверное, нет ни одного города в Советском Союзе,  где бы так сроднились население и армия.  Все эти два с половиной года они вместе держали оборону, перенося все терзания блокады.  И сейчас многие, многие ленинградцы помнят, как в первую, самую  страшную зиму сотни солдат  и матросов   делились своим скудным пайком то с голодными ребятишками, то с падающими прямо  на ленинградских улицах истощенными женщинами.  А солдаты и офицеры  помнят, как  вливались в их ряды рабочие ленинградских заводов – народное ополчение, как стояли  до последнего, как плакали от бессилия, когда идущие в атаку  фашисты гнали  впереди себя стариков, женщин и детей. И все же победили! 

      А подвиг женщин и детей блокадного Ленинграда! Едва живые, они ухаживали за ранеными в госпиталях, куда приходили после  напряженного рабочего дня. А разве забудут раненые солдаты тощеньких, с полупрозрачными  лицами ленинградских  блокадных ребятишек, которые читали в госпитальных палатах стихи и отчаянно пели:

     А в дальнем углу палаты, скрипя  зубами, слушал их обгоревший летчик. Он знает, что самое страшное в этом мире. Это письмо, которое лежит у него под подушкой.  «Папочка, - пишет его десятилетний сынишка. – Мама умерла 14 декабря.  Мы ее похоронили. Гроб сделали  из шифоньера. Дядя Вася, сосед, помог. Пап! Ты нас прости. Мы вчера с Анюткой твои кожаные перчатки сварили и съели».

Вот девушки остановили незнакомого военного и, плача, трясли ему руки и восклицали:

    - Спасибо вам! Спасибо! 

Военный негромко и строго ответил: «Это вам спасибо, населению…..»

      Город,  наконец-то, вздохнул полной грудью, и все понимают, чем они обязаны Красной Армии. А солдаты и офицеры спрашивают каждого прибывшего на передовую из Ленинграда: 

- Ну, как там наши ленинградцы? Радуются?

- Конечно, радуются.

- Нет, уж вы подробно-подробно расскажите, а как они радуются?

       Десятки раз заставляют рассказывать одно и то же: о том, что по Невскому ходят трамваи, что с домов стирают надписи: «Бомбоубежище», «Во время бомбежки эта сторона наиболее опасна».

Солдаты на передовой требуют мельчайших подробностей ленинградского салюта, счастливо смеясь и плача от радости: «Ленинград свободен!»

    Немцы? Почти каждый из них, захваченный в плен, кричал: 

    - Я не стрелял по Ленинграду!

В Тихвине захватили командира орудийного расчета вместе с орудиями. И тогда пленный стал кричать: 

     - Я требую заактировать, что орудия, при которых я нахожусь, не могли бить по Ленинграду!

    А взятые в Красном Селе пехотинцы, трясясь от страха, клялись, что они «всегда были против обстрелов Ленинграда», что даже просили немецких артиллеристов не стрелять по городу, говоря, что «Ленинград не простит им всем этого».

      Вот в этом фашисты не ошиблись: Ленинград не простил им этого и никогда не простит этим животным, ради потехи убивающих и калечащих спящих детей, стариков и женщин.

      27 января 1944 года у многих пленных немцев были найдены «подарочные» новогодние  календари довольно большого формата. На  обложке – карта Ленинградской области, где все названия уже на немецком языке, а на страницах – картинки будущего: вот немецкие солдаты на фоне Исаакиевского собора, Петропавловской крепости, в касках с автоматами. И рядом – стихи о том, что этот год будет победоносным, и солдаты вермахта пройдут маршем по Невскому проспекту.

      Надо же, как угадали! И вот они в этот победный день 27 января 1944 года идут мимо Нарвских ворот, но только под конвоем, в качестве пленных. А рядом бегут ленинградские мальчишки, те самые, которых эти фашисты бомбили, морили голодом и которые выжили «всем смертям назло». Мальчишки кричат: «Живых фрицев ведут!» Прямо, картинка из зверинца. А они, чьи вожди мнили себя «сверхлюдьми», шли, опустив головы и шепча: «Ленинград нам не простит».

       Гитлер хвастливо утверждал, что взятый в «кольцо» блокады Ленинград «пожрет сам себя». Он был слишком избалован легкими победами в Европе. А здесь, а здесь была Россия. И шел уже январь 1944 года, а позади  - наши победы под Москвой, под Сталинградом, под Курском.

     А к 27 января 1944-го ему впору было петь известный русский романс «Потеряла я колечко…» А кольцо-то, блокадное, а в нем 36 дивизий.

    Победители

     Правы оказались мы, не захватывая чужих земель и помня наказ предков: «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет». А еще ленинградцы помнили письмо, с которым в сентябре 1941-го обратились к жителям города рабочие Кировского завода. Они писали: «Скорее смерть испугается нас, чем мы – смерти». В сентябре 1941-го, когда немцы уже взяли Стрельну и подходили к стенам Кировского завода, это была клятва. А теперь 27 января 1944-го стало ясно: это было пророчество: Ленинград не испугался смерти. Смерть испугалась Ленинграда. И отступила. А победители, те, кто остался жить, поддерживая друг друга, шли по родному Невскому проспекту и, полушепча от слабости, подпевали посвященную им, их родному городу песню, которая лилась из репродукторов:

    Ленинград выстоял. Ленинград выжил. Ленинград победил.

     Город дал всему миру потрясающий урок стойкости и человечности. На этот   всегда открытый урок мужества я  веду своих следопытов из «Поиска-35»  и читаю им строки мятежного петербуржца  поэта К.Рылеева:

     Свобода Ленинграда, наша свобода, его победа, наша победа были оплачены жизнями полутора миллионов  ленинградцев.

     Все они здесь на Пискаревском кладбище, погибшие  от бомбежек, ран, голода. За - победу. Это единственное в мире кладбище, где  захоронено столько безымянных  людей.  Хотя почему безымянных? Вот и надпись: « Здесь лежат ленинградцы. Они защищали Ленинград». 

От входа - аллея. 340 метров. А слева и справа, насколько хватает  глаз, братские могилы.  В конце аллеи гордая  и печальная женщина  с лавровой гирляндой  в опущенных руках. Родина  - Мать.  Родина. Мать. Она оплакивает  своих детей. Она гордится ими. 

     За ней  - горельефы.  В граните и мраморе эпизоды жизни и борьбы блокадного Ленинграда.   Здесь  же, чуть левее, гранитная копия дневника Тани Савичевой, ленинградской школьницы. Читая его строки, посетители иногда теряют сознание. Их 9, листов того дневника: 

«Женя умерла 28 дек. в 12.50 час. утра 1941г.»

«Бабушка умерла 25 янв. 3ч. дня 1942 г.»

«Лека умер 17 марта в 5 ч. утра 1942 г.»

«Дядя  Коля умер 13 апреля 2 часа 1942»

«Дядя Леша 10 мая в 4 ч. дня 1942 г.»

«Мама  13 мая в 7.30 час. утра 1942 г.»

«Савичевы умерли»

 «Осталась одна Таня»

«Умерли все».

      Это страшное  свидетельство преступлений против человечества – дневник Тани Савичевой – фигурировал на Нюренбергском процессе как один из обвинительных документов  против фашистских преступников.

     Заплаканные, мы идем к проспекту Непокоренных, унося в сердце слова поэта, ленинградки, пережившей блокаду, Ольги Берггольц:

Они высечены на граните, там, где дрожит пламя Вечного огня.

Я поставила точку. Встала и в пояс поклонилась. 

Ленинградцам. 

Ленинграду. 

Поклонитесь и вы.